Василия Федоровича Нестеркина  ушел из жизни 14 сентября 2008 года. Он тихо и незаметно ушел в потусторонний мир в возрасте 67 лет. В. Нестеркин – личность с изломанной судьбой. Как он сам признавался, «растранжирил свою жизнь». Про свою непутевость писал в стихах, но не в силах был изменить что-либо. Хотя после выхода на свободу сам себе зарок дал: «Больше туда, за решетку, не хочу». Ему надоели «бетонная клетка в три метра длиной, нары и постельные доски», он редко рассказывал о тюремной жизни.

 У него 5 классов образования, но книг прочитал много. Был интересным собеседником. Любил поговорить о политике. Что касается поэзии, то ей увлекся рано. Был знаком с некоторыми известными писателями и поэтами страны, учился у них творчеству.

У В. Нестеркина не сложилась семейная жизнь, хотя приводил в родительский дом «сибирячку – ноги в золоте капрона, на юбке – небо с синевой». В разговоре как-то признался: «Не создан я для семьи». Ближе к сорока годам ему надоело скитаться по белу свету и вернулся в родительский дом: «Где бы нам и как бы не жилось, родина – тоска и свет отрады». Василий Федорович немало строк посвятил матери Анастасии Степановне (стихи «Мать» и «Платок»…).

Он вырос в многодетной семье. Их было пять братьев и две сестры. Тяжело перенес смерть отца, фронтовика Федора Егоровича. Свою боль выразил словами: «Не верится, что под родимым кровом в живых не стало моего отца».

 Василий Федорович еще в детстве полюбил лошадей. А потому после возвращения на родину напросился в конюшню. Его манила природа. Сначала пастушил у себя на родине в Напольном, а потом перебрался в Никулино. В эти годы появилось стихотворение «Жеребенок», которое было одним из любимых.

В. Нестеркин без семьи и родителей не смог прижиться в родительском доме и «продал житейский уголок, где у крылечка стог, откуда с детства видеть смог всей родины исток». Сам себя ругал до конца своей жизни за бесценок проданный родительский дом. В стихотворении «От судьбы не убежишь» он это назвал коротко:

Дошел до жизненного дна

В родимой стороне...

...Зачем мне жить в селе родном,

Где мой простой народ?

Все рассуждают лишь о том,

Что пьющий я и мот...

В его судьбе была одна беда. «Я пленник водки и вина и прочего зелья», – писал в стихотворении «Откровение бродяги». Резко осуждал торговцев самогоном, называя таких людей творителями зла и безбожниками. Но после небольшого перерыва снова брался за свое, задаваясь вопросом: «Неужели для взлета не осталось уж сил». Его подбирала милиция. Он был и рад этому, особенно в зимнее время. На самом деле он был хорошим человеком: простым, человечным, помогал сельчанам кому дрова расколоть, кому сено убрать. Общий язык находил со всеми. С каким-то трепетом относился к детям. Как он сам признавался в стихах: «И птице не сделал зла». В Напольном он останавливался у своего друга детства Г. Сыреськина. В стихотворении «Приют» говорится:

Я очень измучен дорогой

И бедствовал множество дней,

Прошу приютить ненадолго

Под старенькой крышей своей.

В молодости Г. Сыреськин активно занимался спортом, работал в милиции, но после инвалидности замкнулся в себе. В. Нестеркину удавалось к нему находить ключик.

Одним из любимых поэтов В. Нестеркина был Сергей Есенин. Он причислял его к своим учителям. С особой теплотой относился к другому поэту Николаю Рубцову, с кем встречался и бывало ночевал у него. Судьба поэта закончилась трагично. Василий Федорович свою жизнь сравнивал с этой известной личностью,  даже иногда подражал ему, описывая красоту Присурского края во многих своих стихах.

В. Нестеркин хорошо отзывался о своих земляках, веря, что их «доблестные будни известны будут далеко». В стихах прославил село Напольное.

Ты живешь, родимое село!

В радости и в горечи кручины.

Полюшко пшеницею взошло,

И цветут ромашками низины.

Он так и не смог приспособиться к новому ритму жизни, где «за дрязгами нет чистоты души, все деньгам подвластны мы на больной Руси».

Для многих загадкой остается, как мог играть хорошо в шахматы (был чемпионом села Напольное), писать  прекрасные стихи человек «в пальто поношенном широком, в широкой шапке до бровей», который «стоит одиноко у магазинных у дверей». Но сколько на Руси вот таких же мужчин со схожей судьбой, прославивших родину своими стихами.

Незадолго до кончины В. Нестеркин принес в редакцию стихотворение «Цыгане», которое ему хотелось увидеть на страницах «районки». Он говорил о схожести своей жизни с цыганской:

Видимо история от бога

Бросила вам жребий для судьбы:

У цыгана – вечная дорога,

У других же – вечные труды!

Когда его пришла навестить за день до смерти поречанка М. Полтева, первым делом он спросил: «Цыгане» не напечатали?». Мы не успели. Никто не думал, что болезнь так быстро его скрутит. Ведь еще до этого он задавался вопросом:

Я не знаю, когда уйду из жизни –

Год кончины неизвестен мне.

Как уйду: при муках, при болезни

Днем осенним или по весне.

Все-таки он, наверное, чуял, что ему недолго осталось жить. Летом навестил своих близких на сельском кладбище. Василий Федорович похоронен рядом с родителями и братом Виктором, который умер, не дожив до сорока лет. В. Нестеркин больше не увидит, как гаснет солнечный закат. Но он будет жить  в своих стихах.

В жизни поколения меняются,

Мы же продолжение от них.

Мертвые в веках не забываются.

Мертвые живут среди живых.

Он мечтал издать книгу со своими стихами, но так и не смог это сделать. Завтра сорок дней, как нет с нами местного поэта Василия Федоровича  Нестеркина, шахматиста, общественного корреспондента «районки.  

 

ПРИЮТ

Геннадий Иванович, здравствуй!

Друг юный с далекой поры.

Рад многолетнему братству

С твоей и с моей стороны.

Я очень измучен дорогой

И бедствовал множество дней

Прошу приютить не надолго-

Под старенькой крышей своей

Конечно, тебе инвалиду

Теперь как и всем  нелегко

И сам ты по сущему виду

Не крепче  жилья своего

В избенке в четыре оконца

В голландке стреляют дрова

Тепло, как от летнего солнца

И дремлет моя голова.

После дорожной мороки

Где жизнь потрепала с полна

Приятно сидеть без тревоги

Пред жарким свеченьем огня.

Закрыты старательно ставни

Чтоб не был твой домик продут

Спасибо мой друг стародавний-

За теплый житейский приют.

 

Алкагольная пропасть

Здесь полшага до гроба…

У растленного дна

Алкогольная пропасть

Холодна и темна.

Рать бутылок распитых

Да флаконов с зельем

В развалюхе небритых,

Что зовется жильем.

Алкогольная пристань

Здесь зачем родилась?

Дом не прибран, расхристан –

В нем годичная грязь.

А когда-то был чистым,

Сам хозяин был строг,

Он любил луг росистый

И размашистый стог.

И коней до заката

Он безумно холил

Неужели для взлета

Не осталось уж сил?

 

 

Бабье лето

Отошли раскаты грома

В темно-синих небесах,

И ометы, как хоромы,

Золотятся на полях.

Чуть дрожит разлив теплыни,

В тихом, убранном краю

Нитки тонкой паутины

Протянулись по жнивью.

А за желтыми холмами

Над смиренностью низин

Загораются кострами

Кроны девственных осин.

На века ранящий образ.

Где красы прощальный свет,

Бабье лето – это возраст

Золотых осенних лет.

               2000 г.

 

 

Баллада о братьях

(Посвящаю братьям Долговым)

В Присурском краю,

где зори багровы,

Где ширь полевая,

леса над рекой,

Давно проживают

братья толковые,

Хорошие парни

с весенней душой,

Стройны, высоки,

что образ солдата,

Их плечи и руки –

для сильных забот.

Если бы встали

во весь рост два брата,

Тогда бы от зависти

охнул народ.

Таким молодцам

по жизни б на свете

Шагать, подниматься,

не знать высоты.

А вечером звездным

любимой невесте

Дарить у березок

хмельные цветы…

Но жизнь с той березовой,

лиственной дрожи

Сложилась иначе

на школьной стезе:

Недуг нещадный

обоих стреножил –

Не отшагали

свое по земле,

Братья застыли,

как памятник в камне,

Мучительно сидя

свой век вековать.

Как всколыхнуть

то сердечное пламя,

Чтоб жизнь зазывную

скорее догнать?!

Ожили братья,

ушли от безделья,

А кровь закипела

в сердечной струне.

Блещут искусством

плоды рукоделья

На деревянной

их домашней стене.

С кем-то отрадно,

с кем-то сурово

Обходится жизнь,

до полынной слезы.

Но в горе несносном

братья-герои

Не потеряли

своей головы.

 

 

Боль души

Не в чужбинном городе,

А в родном гнезде

Холодно и голодно,

Лихо, брат, тебе!

Как же так? Ведь Родина

Свята и проста!

Эра съездов пройдена,

Жизнь теперь не та!

Жизнь теперь слагается

В иностранный толк,

Смысл ее меняется:

Брату брат как волк.

Нет у нас за дрязгами

Чистоты души!

Все деньгам подвластны мы

На больной Руси.

 

В деревеньке

Взметнется тоска до рыдания в сердце

Под небом чужой стороны.

Приедешь на берег далекого детства

И сбудутся прежние сны,

Серебряным утром на росной опушке

За полем с обширностью ржи.

Приятная песня стозвонной кукушки

Продлит твою грешную жизнь.

И станет надрывно до боли охота

Расстаться с тем прежним углом,

Где жизнь городская, как волчья забота,

В погоне за длинным рублем.

А здесь в деревеньке не так уж жестоко

Обходится время с людьми.

К родимому полю и сердце, и око

Пока не остыли в любви.

 

 

В электричке

Солнце, небо, море, чайки,

Стыд березок, голь хребта…

С Мысовой и до Слюдянки

Шла Байкала красота.

Путь – крутыми  берегами,

Рядом с мощью голубой.

Над волнами-небесами

Поезд выгнулся дугой.

Лишь мечтаю в электричке:

Подойти бы к ней – нельзя!

К незнакомой сибирячке

Приворожены глаза:

Ноги - в золоте капрона,

В юбке - небо с синевой.

В блеске солнца и вагона

У окна стоит со мной.

Но она на море-диво

Взглядом вся устремлена…

До чего же ты красива,

Забайкалья сторона!

 

 

Весенние стихи

Вот и расстались мы со снегом.

Скатилась зимняя звезда.

 Под молодым весенним небом

Сверкает талая вода.

И вид низин неповседневный,

Земля холмами лишь видна.

Заголубел окрест деревни

Огромной ширью полотна.

Кругом вода, вода без края-

Простор и радость рыбака.

И для души, ох, как родная,

С березой малость островка.

            *     *      *

На низменности  утренним морозцем

Ковры зимы пока сохранены.

Снега еще блестят под вешним солнцем

И яркостью его озарены.

Но вот заговорим о ледоходе,

И реки потеряют берега.

Со скрежетом шальное половодье

Затопит все окрестные луга.

Природа – это вечное движенье,

И вечно повторяется она.

А наше жизнь – всего одно мгновенье,

И в ней не повторяется весна.

             2002 г.

 

 

Весна

На склонах холма сиротливо

Белеют зимы островки.

А рядом со снегом, как диво,

Травы зеленеют ростки.

Идет оживление рода

Растений и твари земной.

И как хорошо, что погода

Стоит так тепло день- деньской

И на земле голосистой

Веет отрадно весной.

По небу, как ткани пречистой,
       Раскинут расцвет голубой.

В будни родимого края

Скоро, как скажет весна,

Выйдет в поля посевная

С добрым запасом зерна.

Выйдем и сердцем взлеем

Землю, что Русью зовем.

Что в свое время посеем,

То и в свое соберем.

                  ***

После ливня

Ржаное поле

Уходит в луга,

Зеленым морем

Светится и дышит.

Напоминают

Зимние снега

Родной деревни

Шиферные крыши.

Деревня обновилась

После ливня.

Лиловой тучей

Вымыта она.

Заулыбалась

Чисто и призывно

Холмистая

Родная сторона.

Прекрасна

Фиолетовость сирени

И скромная

Приветливость ветлы.

Белеют, словно

Девичьи колени,

Березок белых

Крепкие стволы.

И лентой

Разноцветного свеченья

Склон неба опоясан

Вдалеке.

Есть в радуге

Источник вдохновенья,

Когда она

Купается в реке.

 

 

Вновь весна

Я не знаю, где уйду из жизни,

Год кончины неизвестен мне.

Как уйду: при муках и болезни,

Днем осенним или по весне?..

Вновь весна в цветущей круговерти,

Лепестки кружатся, как в пурге.

Я живу, не в ожиданье смерти

Мучаясь, но радуясь судьбе.

 

 

Восемьдесят метров

(Светлой памяти В.Ф. Демкина)

Восемьдесят метров –

Храма высота,

И небесным светом

Блещут купола.

Не в красе лазури

Обозначен крен.

От страшенной бури

Покосился крест.

И в душевной хмари

Батюшка – отец.

Кто теперь поправит

Святости венец?

Вряд ли кто решится

Лезть в такую высь?

Человек не птица –

Полетит – так вниз.

Но нашелся мастер.

Мастер – молодец,

По высотной части

Знаменитый спец.

И полез на купол,

Чтоб поправить крест.

Натянулась туго

Страховочная крепь.

Восемьдесят метров -

Храма высота,

И небесным светом

Блещут купола.

До земли неблизко.

Высоко. Держись!

Может, словно нитка,

Оборваться жизнь.

Но в лазури ясной

Крест струной стоит.

Трудно и опасно

Там рабочим быть.

Кто-то славен в песне

Иль в полях, где хлеб.

Он же в поднебесье

Свой оставил след.

            2004 г.

 

 

Воспоминание о юности

(Посвящается подруге юности, поэтессе

Александре Дугаевой, 1971 год).

 

Эх, увести бы твое величие

Красы девической за Сурский плес,

Где в летней яркости луга созревшие,

Леса кудрявые да сенокос.

А там, с ухваткой веселой юности

Взять косы острые нам, песнь моя,

И ширь зеленую косить до резвости

С односельчанами в разбеге дня.

А в зной полуденный прилечь на таволгу

И в легкой устали в тени берез

На грудь высокую, на платье-радугу

Рассыпать ноченьку твоих волос…

От сердца чистого сказать о верности,

Быть жарче полудня к одной тебе,

Чтоб нам от времени в любви не выцвести,

А цвесть до старости в одной судьбе.

                                                                

                                                 ***

В старом доме бревенчатом, низеньком,

В глубине деревенской глуши

Ненароком я встретился с лирикой,

С необъятностью женской души.

Книга песен до нежности тонкая,

Струны сердца натянуты в стих.

Словно нити гитарные трогая,

Автор ищет свой главный мотив.     

                  1996 г.

 

 

ВЫХОД

Я в страшной беде своих стопудовых ошибок,

Я в чаще густой в глухом в незнакомом лесу.

Я выход ищу, но глушь  глубока,

И солнца здесь нет, без тропинок

Невидима даль сквозь листву.

А ширь далека –  простор многолюдного мира,

Где поле созрело, село проживает давно,

Где мама моя, скучна без меня ей квартира,

От вести шумящей

Плачет и смотрит в окно.

Скатился, разбился, и там за тюремной оградой

Какая беда!

Подумал ли сын обо мне?

Растила, жалела, и в жизнь проводила как надо.

Ты так невиновен

На фото на белой стене.

Как-будто услышал

Тревогу души материнской.

Как-будто старушка

Явилась воочию ко мне:

- Да  как же, сынок,

Отбился с дороги с разумной?

Пойдем-ка отсюда,

На милость к родной стороне.

Ушел напролом –

По  компасу собственной веры.

В размахе раздвигаю

Чащебные ветви, стволы,

Идти тяжело.

Прошел лишь начальные метры,

А впалость лица

Уже в иссеченье, в крови.

Неряшливый сук

Клещами вцепился в рубашку.

С куском моей кожи

Остался засохший, урод.

Упругие ветви

Хлестают со свистом во строяску.

Тяжелую ругань

Бросаю на смешанный сброд.

- Ни сволочь, ни свя..,

Вашей извилистой дряни

В пути не преграда,

Раз в сердце прозрения нить.

Довольно ржаветь

У медленной смерти на грани.

Грядущие годы

Хочу человеком прослыть.

Небесное счастье!

Я вышел на эту дорогу,

Что чуткие люди

Ее проложили с трудом.

Она заблудивших

Приводит к родному порогу –

Прости меня, мама!

И здравствуй, родительский дом!

 

 

Деревенская идиллия

Погасли огненные травы,

За речкой солнечный закат.

Пастух сквозь древние дубравы

Пригнал коров до крайних хат.

Глянь: входит медленное стадо

В село, как шествие красот.

Пестрит от дивного наряда

Буренок гурт, волной плывет.

То золотисты, то багровы

Бока их млечной белизны,

Смиренны добрые коровы –

Кормилицы своей страны.

На зеленеющей лужайке

Стоит под окнами народ.

С приветом, с ласкою хозяйка

Встречает Дочку у ворот.

И по селу протяжно, тонко,

Как будто скрипка от смычка,

Запела пеной тотчас дойка

От струй парного молока.

 

 

Елховская долина

Вот она – Елховская низина

В перепаде заливных полей,

Тальник, камыши, да луговина

С омутами тянутся по ней.

Местность недалекая, речная

В стороне от бойкого жилья.

Уток многочисленная стая

Здесь когда-то бережно жила.

Но от безрассудного отстрела

Приумолкла птичья сторона…

К сожаленью, после браконьера

Остается только тишина.

И молчат в загаженном наряде

Омутков заросших берега –

Льется кровь не только на природе,

Время смут разит и города.

И душа свинцом отяжелела,

Вновь до боли выясняю с ней:

От чего так жизнь посуровела

У России, матушки моей?

В тишине приветливой низины

Отошел в груди раздумий стресс…

Но грустят поля и луговины

Под чудесной просинью небес.

                1995 г.

 

 

Жатва

Вот со света сошел уж на нет Ильин день,

И на речке вода посвежела.

А на небе горит и горит голубень.

И гряда облаков как из мела.

Негрешно в это время дивиться красой,

Отдыхая под куполом неба.

И давай-ка, вернемся со свежей строкой

На простор златобрового хлеба.

Где страда, что зовется горячей порой,

Все грозит непомерным дефектом.

И твердят об одном с наболевшей душой

Шофера, комбайнеры, директор:

«Лишь бы техника старостью не подвела.

Постояла бы сведром погода.

Ну а мы вознесем полевые дела

До высокого долга народа».

Где найти тот резерв, чтоб не встала жатва,

Чтоб гудело по-прежнему поле.

Снова кругом пошла от хлопот голова,

Словно ты упускаешь свой поезд.

Там не тронут овес, здесь не убрана рожь

При конце уходящего лета.

Но не стихла жатва, и в страде узнаешь

Всю цену настоящего хлеба.

Каравай на столе – не пустые слова –

Это труд хлебороба Отчизны.

И не зря говорят: «Хлеб -  всему голова

При любых изменениях жизни!»

                     2001 г.

 

 

Женщина

М.Полтевой посвящается

Речную грусть и скромность ветел,
       Березы белой чудный свет
       Я в этой женщине приметил

На перевале зрелых лет.

И это светится так зримо

В ее душе и на лице,

Как месяц август после ливня

В своем сверкающем венце.

В ней музыкальная стихия,

Певца земли родной черты,

В ней повторяется Россия      

Непогрешимой красоты!

 

 

Зимнее утро

После шумной вьюжной ночи

Занялся прекрасный день.

Утро зимнее пророчит

Радость лыж, мальчишек звень.

С резвой ревностной ухваткой,

Как и раньше в прошлый век,

Население лопатой

По селу разводит снег.

Хороши в снегах дорожки

От крыльца и от двора.

В свете солнца снега крошки,

Россыпь, яркость серебра.

Утро зимнее – отрада.

Вся в покрове мать-земля.

И душа безмерно рада

Многоснежью февраля.

                2008 г.

 

 

Зимние стихи

Первый день ноября, а на озими

Все горит зеленеющий свет.

Вот такой ненахмуренной осени

Не бывало в России сто лет.

Над полями притихшей окрестности

В море солнечном синь-синева.

И со звоном в березовой светлости

Люди колют в деревне дрова.

Здесь вдали от стремительной стрежени

Жизнь течет без крови и петли,

Катаклизмы жестокого времени

Не исходят от этой земли.

Блещет инеем луг – и поскотина

Без буренушек и пастуха.

И опять моя малая родина

Безмятежна, открыта, тиха.

 

 

Предзимье

Лес предзимьем раздет,

И голые без наряда деревья стоят.

Потускнели низины и долы,

И озера не радуют взгляд.

 

В октябре журавлиные клинья

Улетают на юг до весны.

И теперь вот период предзимья

В тихом сумраке тишины.

 

Не кукует любимая птица,

Лес без пенья остался на нет.

И листва, как ковер, золотится

На земле, излучая свой свет.

 

Все сгниет, и останется имя.

Как прекрасен листьев покров.

Я ведь тоже с годами в предзимье,

Лишь в душе муза вспыхнула вновь.

 

 

Приход зимы

Ты не с ветром-буяном к нам сегодня пришла,

А с пушистым нарядом, снеговая зима.

И в своем вдохновенье удивлен человек.

Словно мая цветенье, тихо падает снег.

 

Хмурость осени мглистой унесли журавли.

Станет белым и чистым вид у грешной земли.

Жизнь –  не Бог и не гений, в жизни склоки и кровь.

И следы заблуждений скроет снежный покров.

            

 

НОВОГОДНЕЕ

В жизни есть

Счастливый час, который

в середине ночи настает

В этот час сердца и наши взоры

Теплым светом тронул Новый год.

Где-то  в городах сверкают башни,

Ну а здесь, в селе, в кругу родни-

Ты такой уютный и домашний с елочкой,

Где вспыхнули огни.

Что вам пожелать в кругу застолья,

Милая родня, простой народ!

Дай вам Бог хорошего здоровья

И немного счастья в этот год.

Выйдешь из застолья, друг хороший,

Под открытым небом покурить,

От красы предутренней ....

Много лет захочется прожить.

Яблоневым цветом, словно в мае,

Кружится снежинок хоровод.

Видно, и природа понимает,

 Как великолепен Новый год!

 

 

ЗИМА

Трещит морозная стихия,

Багрова, к холоду, заря.

Для птиц настали дни лихие,

Особенно для воробья.

Ведь он в такой суровой стуже,

Знать, до погибели продрог.

О, как зимой для жизни нужен

Тепла желанный уголок!

И конь, везущий корм в коровник,

Спешит в заветное тепло.

Поют, поскрипывая, дровни

Полозьями на все село.

А с кос березовых, как в сказке,

Свисает пышно бахрома.

Кому краса, кому острастка

Заиндевелая зима!

                  

 

Синица

Раз зимой, когда мороз трещал,

Видно, негде было прокормиться,

Юркнула стрелой в столовый зал

Крохотная, шустрая синица.

Отогрелась в здании немножко,

А потом, как надо понимать,

На столе оставленные крошки

Стала с расторопностью клевать.

Тут ее работница вспугнула

С кругленным лицом, как колобок.

Но она не к выходу вспорхнула,

А наверх, где лампы, потолок.

Сытая столовская девица,

Ты пойми увиденное впрок.

Пусть мала залетная синица,

Но не мал в головке птичий толк!

Не согласна вылетать отсюда

Вплоть до наступления весны.

Это проявление не чуда –

Это лишь спасенье от беды.

Время шло, мороз все пуще злится,

Я зашел в столовку закусить,

Только ахнул: здесь моя синица

Прижилась, пернатенькая прыть.

                      2007 г.

 

 

Из стихов юности

Эх, золотая красавица!

Известность сел, деревень.

Река превосходно зеркалится

В этот серебряный день.

И жизнь мне до удали нравится,

Когда ты купаться идешь.

Равнина от ветра качается,

Где луг сенокосный да рожь.

Ведет на Суру нас тропочка

Через родные места.

В душе ни единого облачка.

Душа, словно небо, чиста.

Прыгнем в стремительность стрежени

С берега лихо с тобой.

Вспыхнут ольховые зелени

Россыпью звезд над рекой

В брызгах реки восхищение.

Плыть нам на тот бережок,

Ляжем на травку –  цветение

У чистых березовых ног.

Рукой одуванчики трогая,

Бросишь мне резкий упрек:

Эх, голова бестолковая,

Стать семьянином не смог!

И стыд всколыхнется рябиною

На огненной красной щеке.

Захочется жизнью разумною

Пожить при родимой реке.

                ***

За Сурой горит рябины пламя.

Скоро уезжать из тихих мест.

Подари мне, подари на память

свое  фото в яблоневый цвет.

На краю земли, за далью сотой

твое фото оценю вдвойне,

Обведу хорошей позолотой,

Вознесу к настенной белизне.

В домике, метелями продутом,

В побережье северных людей –

Станешь мне отрадой и уютом

Красотою славною своей.

И не раз на стройке магистрали

Спросят о тебе мои друзья:

«Ты скажи, Василий, не твоя ли

Девушка с косою у ручья».

Лишь обиды покраснеет пламя,

Как на поезд опоздал на нет.

Девушку в  цветах простого платья

Не догнал в паденьях своих лет.

1975 г.

 

 

Известие

Земля цвела,

И шла весна по миру,

Над городом смеялся небосклон,

Когда в хрустальный полдень на квартиру

Принес мне телеграмму почтальон.

 

Я получил

Известие из дома,

Скупые материнские слова.

Как хлебный колос в поле от излома,

Безжизненно повисла голова.

 

Я весь раздавлен

многотонным словом,

Как глыбою холодного свинца.

Не верится,

что под родимым кровом

В живых не стало моего отца.

 

 

Июль

Самый жаркий месяц,

Лета голова.

Стебельками свесясь,

Вызрела трава.

Гречневое поле –

Буйная краса.

Так цветет приволье,

Что щемит душа.

На холмах заречных

Сердце не болит –

Аромат клубничный

Голову пьянит.

Это – все природа,

Матушка моя.

Чем в макушку года

Занята семья?

Распростерты дали,

Знойно, как в аду.

Значит, вилы, грабли

Завершат страду.

В заготовке сена

Слабый - не в зачет.

Косарево дело –

Стопудовый пот.

На машину разом

Поднята копна,

Пышет буйным жаром

Мужика спина.

Где-то стонет с болью

Жизнь от свиста пуль,

Но а здесь бескровно

Плещется июль.

 

 

Казахстан

В этой местности раньше я не был.

Я приехал из края озер.

Протянулся от неба до неба

Бесконечный равнинный простор.

На снегу - красок солнечных трепет,

Мириады искристых чудес

Таковы казахстанские степи

Под величием синих небес:

Ни морщиночки, ни косогора,

Лишь равнинная белая гладь.

Как назвать эти чудо-просторы

Подскажи, моя Родина-мать!

 

 

Комбайнер

И богат, и широк златогривый простор,

Блещет золотом каждая сотка

И настала пора для тебя, комбайнёр,

Горячее стократ она солнца! 

Свой корабль перебрал от винта до винта

Ради трудного, жаркого боя,

Чтоб любая твоя полевая верста

Доставалась тебе без простоя!

Да, богат и широк златой нивы простор,

Ведь хлеба урожайны – по всходам!

Весь натянут струной на страде комбайнёр:

Лишь бы, лишь простояла погода.

Много разных людей груз несут на себе

По пути урожайного сбора.

Всем известно ж давно в летней жатве-страде

Как значительна роль комбайнёра.

Каравай на столе - не пустые слова,

Это труд хлеборобов отчизны,

И не зря говорят: «Хлеб – всему голова!»

При любых измерениях жизни!

 

 

Марине Цветаевой

Знать, в русской поэзии не было гения,

Который при жизни был поднят на трон.

Звезды России почти без свечения,

Закрытые тучами разных времен.

Не развиднелась и дивная радуга

В годы вождизма над красной страной.

- Марина Ивановна, где вы? – В Елабуге.

Жизнь роковая сдавила петлей!

Похоронили знакомые жители

Без отпеванья родни и попа.

Долго до холмика вечной обители

Не проторялась людская тропа.

Жизнь потеплела, жестокость оттаяла.

Люди вас вспомнили, шли на погост.

- Где тут покоится наша Цветаева? –

Встречный расспрашивал траурный гость.

Такая уж участь у русского гения

В годы застоя и бурных времен.

До смертного часа под игом гонения,

А там из могилы поднимут на трон.

                        1994 г.

 

 

Мать

«Не все  продается,

Не все покупается».

                А. Понятовская

Есть такой в жизни закон.

Мать твоя-

Святыня-страдалица

За сына пройдет воду, огонь.

Мать твоя,

бесценное солнышко,

И в любую стужу растопит лед.

Душу твою до самого донышка

Лучиком теплым согреет, спасет.

Шла к седине

мать не по скатерти,

Горечь полыни в пути не цвела.

Всем мы обязаны горюшку- матери:

Грудь материнская жизнь нам дала.

Ей  бы поставить из золота памятник

За труд, за любовь

К сыновьям, дочерям.

Нести ее образ как верности знамя.

О, как это нужно при бытности нам!

Не все продается,

Не все покупается.

Жизни без солнышка светом не стать.

Вот почему Русь называется

С давних времен Родина- мать.

                       ***

Зимний вечер матери

За окошком такая пурга,

Что несет с головы ушанку!

Вот принес из сарая дрова,

Затопил поскорее голландку.

И огонь заплясал весело

По поленьям в белеющем лоске.

Я приехал из града в село

И живу в материнской светелке.

Зимний вечер, раздумий река

Унесет в торжества и печали,

Мать сидит за вязаньем чулка,

Вспоминая житейские дали.

Под платком седина, словно снег.

На лице уж осенняя впалость.

Жизнь длиною почти целый век

Превратилась в глубокую старость.

Эх, старушка, мой солнечный свет

На земле и в кандальной темнице!

Уж давно не блистает твой серп

В горькой доле помещичьей жницы.

Ох, какой продолжительный путь

От царя до времен президента!

Но не стала богаче ничуть

Своего подкабального детства.

Уж смирились с беднейшим житьем.

В сердце тихо: ни злобы, ни шума,

Только плачет пурга за окном,

Да грустит материнская дума.

         Мать и Есенин

Как-то раз в воскресенье

За столом моя мать

О Сергее Есенине

Стала книгу листать.

В свое время о грамоте

Не могла и мечтать:

На помещичьем пахоте

Жизнь пришлось начинать.

Только жницей при здравии

Суждено было стать.

Лишь одни фотографии

В книге может понять.

И глядя на Есенина,

Чтобы образ сберечь,

И с искринкой веселия

Вдруг зажглась ее речь.

«Братец солнышка вешнего,

Страх, какой молодой!

Словно ангел Всевышнего,

Чист и ясен собой.

Его песни по радио

Как-то пели, любя,

Сердце насквозь поранилось,

И расплакалась я.

Описать мое прошлое

Удалось бы ему,

Если сердце хорошее,

То и стих по нему».

Как ученая видная,

Так сумела сказать.

Вот тебе и некнижная

Моя старая мать.

          1998 г.

 

 

На опушке

Стою под розовой листвою,

Где нет ни зла, ни стресса.

Какой особенный покой

Хранит опушка леса!

Уж много лет я городской,

А связь с тобой не вянет.

Живешь, живешь, и вдруг тоской

Душа к тебе потянет.

И наглядеться не могу

На мир с ветлою тонкой,

Где кобылица на лугу

Пасется с жеребенком.

Недолго сивке при гнедке

Осталось здесь кормиться:

Синеет осень на реке

Широкой лентой ситца.

И мне пора далече быть,

Где дом и хлеб насущный,

Но невозможно жизнь прожить

Без этой вот опушки.

         

Мудрость природы

Долго, долго неймелося ветру

И стихия вложилась сполна.

Но к желанному бабьему лету,

Наконец, снизошла тишина.

И на небе от склона до склона

С легкой просинью голубизна.

У природы свои законы

В отношении зла и добра.

Вот и лето свое отогрело,

Стало грустно на тихих полях,

И природа тотчас присмирела,

Словно женщина в зрелых годах.

Вновь прохладно осеннее утро,

И не рано встает уж заря.

Все в природе рассчитано мудро,

Чтобы жизнь продолжалась не зря.

 

 

На расхожденьи дорог

Куда пойти, за чей порог

И на какой причал?

На расхожденье трех дорог

Задумчиво я встал.

Одна идет в родной уезд,

Другая – в град большой.

А третья в край знакомых мест

С холмистой стороной.

Но ни одна из трех дорог

Мне не сулит добро.

Где раньше жил –

Там мой порок

Уж превратился в зло.

И в край родной,

Идти нет сил,

Душа протестом жжет.

Среди сельчан своих прослыл

Как пьяница и мот.

А если в край знакомых мест…

И там ты нехорош,

Хоть пастушил в нем много лет,

Но изгнан за дебош.

А город старых не берет,

Откинет и вокзал

Как в чаще лиственных пород

Я сухостоем стал.

От многочисленных потерь

Везде я нищий гость.

Куда же мне, куда теперь,

Неужто на погост?

Сходить в могилу не спеши

И с жизнью связь не рви.

Пока горит огонь души,

Живи, мой брат, живи!

 

 

На склоне горы Лобачевской

На склоне горы Лобачевской,

Над синью притихшей Суры

Осень картинно и броско

Зажгла на деревьях костры.

Нити и блеск паутины –

На листьях багряных прикрас

И благо зеркальной теплыни,

Что радует искренне нас.

С такой вот чудесной погодой

Начальной осенней поры

На склоне горы Лобачевской

Приятно сидеть у Суры.

Я знаю все области, центры

И видел красу Бухары.

Но снится мне белая церковь,

Венец Лобачевской горы,

Откуда родное Поречье

Как на ладони видать.

И, видимо, проще и легче

На родине милой дышать.

 

 

Ненастье

Льет уже пятые сутки,
Дождь и промозглый туман.

Ненастье во время уборки –

Горе для страдных сельчан.

Хлеба, что отменными были

На светлых полях золотых,

Теперь до печали поникли,

И золото гаснет на них.

А дождь, как несчастью в угоду,

Все хлеще со злым холодком.

И проклял такую погоду

Известный в селе агроном.

Да что же творится на небе,

Неужто спасителя нет!

А был бы, подумал о хлебе,

Который теряет свой свет.

Но к ночи ненастье осело.

А утром, как чудо-чудес,

Все небо светилось, синело

С огромнейшим зонтом небес.

                1998 г.

 

 

Ночь на берегу Суры

Дым.  Вечер без звездного света,

В пойме не видно ни зги.

Из вязовых сучьев и веток

Жгу я костер у реки.

Отброшен топорик, наметка,

Сумка, а в ней пескари:

Не шла покрупнее рыбешка,

Может, пойдет от зари?

       В чащобе ольшаника кроясь,

Буду глядеть в огонек,

Ведь ночью сентябрь, словно пропасть,

Страшен, темен и глубок.

Вот ухнул вдруг филин из мрака

Ночи,  нарушив покой.

Но чувства внезапного страха

Не испытал я душой.

В миг вспомнил лишь только сквозь годы

Мудрость отцовских речей:

«Не бойся, сыночек, природы,

Бойся недобрых людей!»

И, впрямь, благосклонна округа,

Долго горит костерок

Как рядом присутствие друга,

Греет меня огонек.

 

 

О конях

Жеребенок

От работы, от натуги конной

Запалилась лошадь на ходу,

У нее остался несмышленый

Жеребенок с пятнышком на лбу.

Мужики кобылу закопали

На клочке заброшенной земли,

Думать о судьбе ее не стали,

Виноватых в смерти не нашли.

А на утро сельский пастушок

Гнал коней к присурской стороне,

И осиротевший жеребенок

Заметался ветром в табуне.

Чтоб напиться из сосков упругих

Теплого родного молока,

Он искал призывно по округе

Маму средь колков березняка.

Отозвалась на младенца ржанье

Кобылица – белая краса,

Он приник к ней, милое созданье,

С тонкими ногами, как лоза.

И своими нежными боками

Материнскую почуял теплоту,

А кобыла ласково губами

Трогала малютку-сироту.

 

Табунщик

Я с конским миром при поскотине

С далекой юности знаком.

И вот опять на тихой родине

Стал деревенским пастухом.

В глухом логу на спаде вечера,

Где буйный луг цветущ и юн,

Средь одуванчиков и клевера

Пасется справный мой табун.

Зачем недавний житель города

Сменил столицу на луга?

Страда табунщика мне смолоду

Необъяснимо дорога.

Знать, от того, что лето росное

Запало с детства в грудь мою.

А в лете росном ржанье конское,

И я – табунщик на лугу.

            1990 г.

                        Вожак

По лугам лошадиный косяк

Потянулся в жару к водопою.

Впереди своенравный вожак

С гордо вскинутой головою.

Он идет несказанно легко,

Как струна ювелирное тело.

Сам Суворов бы выбрал его

Для великого ратного дела.

Если лошади в пойме одни,

В табуне не случится потери.

Он до дома лихой проводник

И защитник от всякого зверя.

Вот назад полетел он стрелой

И теснит соплеменников в кучу.

Шея блещет дугой огневой,

Взгляд лилов, как небесная туча.

И табун доскакал до реки,

И жара на губах отгорела.

Огнеликий вожак впереди,

Как табунщик со знанием дела.

                  1991 г.

 

                      Надо всем уважать лошадей

Я пригнал на родное раздолье

Лошадиный огромный табун

И увидел, как вспыхнуло поле,

От загадочных солнечных струн.

На сверкающем склоне откоса

Лошадям-то пастись нет нужды,

Клеверица второго укоса

Поднялась ярче сурской воды.

И паслось лошадиное племя

В обозримой округе моей,

Как мне жаль в это смутное время

Беззащитных животных – коней.
                                     Не забудьте, друзья и собратья,

Как в России веками везли

Наши умные кони и братья,

Приближая эпоху земли.

И теперь они верные слуги

В деревенской глуши, средь полей!

Лишь за эти большие заслуги

Надо всем уважать лошадей.

                  1991 г.

 

***

На лбу с природной белой меткой

Багряный конь, как лик зари,

Грустит в конюшне деревенской

О том, что он уже старик.

Лиловый взгляд, что осень в поле,

Под челкой огненных волос.

Он говорит о трудной доле

И выразителен до слез.

О, конь прославленной породы,

Российский наш тяжеловоз,

Видать, немало в свои годы

Добра земного перевез.

Тогда в гарцующее время

Ты был везде необходим,

И вся колхозная деревня

Гордилась обликом твоим.

А ныне горько пьющий конюх

Не холит золотом овса.

И от того в печали тонут

Твои озерные глаза.

 

 

О районе

Низина

Я сижу на вершине крутого холма,

Предо мною Засурские дали.

Лес сосновый чернеет, как легкая тьма,

Свод небес из синеющей ткани.

А поближе – низины зеленый простор

С красотой разномастного стада.

Ах, раздолье мое у рыбачьих озер,

Ты Порецкого края отрада!

И Порецкое наше всю прелесть села

С добрым сердцем поэта и сына

Восхищеньем тебя до небес вознесла

За Цыганской дубравой низина.

Да и сам я до боли рассвечен тобой,

И смотрю на родные красоты:

На шатрах ивняковых – зеленый покой,

На лугу – труд крестьянской заботы.

2001 г.

 

Рындино

Да здравствуй, нам заветное, родное

Ты, Рындино, эрзянское село!

Вокруг тебя не займище лесное,

А полюшко, что хлебушком взошло.

Скромности кирпичной и бревенчатой

Твоих домов посредственный настрой,

Ведь Рындино с богатством не повенчано

С рождения, со старины седой.

От жребия истории к той Истине

Не сникла, не склонилась голова.

Такие замечательные в Рындине

Простые и душевные мордва!

Тревожно то, что в жизни есть и грешники,

Хотя и носят божество креста,

А свой народ оставили без техники,

Без нужного количества скота!

Для старости и для юной поросли

Стоит церквушка посреди села,

Где батюшка склоняет бога к помощи,

Чтоб рындинцы смогли поднять дела.

Шагая по истории к той Истине

Не сникнет, не склонится голова.

Люди замечательные в Рындине,

Славны трудолюбием мордва!

 

Никулино

                                Что мною пережито и увидено

Из жизни и природной глубины,

Я в сердце сохраню мое Никулино -
                            Окраина Порецкой стороны.

Знакомый уголок село Никулино

С холмистыми просторами полей,

А что же пережито и увидено

На образе твоем разбеге дней?

С церквушкой богомольцем незабытой,

С иконой удивительных красот,

С душою неоткрытой и открытой,

Конечно же, знакомится народ.

В котором есть святые и злодеи,

Богатые и бедность с добротой,

Как и в других селениях России,

С историей контрастной вековой.

Вот вижу: на холме средь житной нивы

Чету что ни на есть родных берез,

И гениальность лермонтовской лиры

Картина мне напомнила до слез.

И прошлое твое во мне восстало

Со множеством отечественных ран,

Твое происхождение начало

Из пензенских кабальных христиан.

Помещиком Никулиным в то время

Сюда завезена та голытьба,

С нее и возрастала та деревня,

Твоя неблаговидная судьба.

От жизни крепостной до эры нашей,

До смутной реформаторской поры,

Что нажито тобой в угодьях наших,

Окраина порецкой стороны.

Менялись времена, моря и реки

На разных протяженностях земли,

Цари, императрицы и генсеки

Тебя к твоей мечте не вознесли.

И школа, как наглядность современности,

В ней видится российский президент,

Что строилась всем миром до окрестности

При нищете страны в развалах лет.

Со счастьем мы, видимо, не встретимся

И в голосе двухтысячных годов,

И от того по-старому ты светишься

Порядками бревенчатых домов.

                  1999 г.

 

 

Об Афгане

ЖУРАВЛИ

Воинам афганцам

Утром рано над болотной топью,

Над покоем убранных полей

Вдруг заголосил с щемящей болью

Треугольник русских журавлей.

И плывут, плывут, прощальным клином

Косяки по небу не спеша.

И до слез от грусти журавлиной

Задрожала горькая душа.

Гордым птицам видно неохота

Расставаться с родиной своей.

Может стать

Последним для кого-то

Трудный путь из клина журавлей.

И какие хлопоты отныне

Наших ждут журавушек теперь?

Только уцелеть бы на чужбине

И домой вернуться без потерь.

Вот весной морошкой и осокой

Занялась болотина низин,

И вернулся из страны далекой

В край родимый журавлиный клин.

Есть ли измененья и утраты

В прилетевшем стане косяка?

Нет в строю отважных и крылатых

Гордого красавца вожака.

Он погиб от выстрела душмана

На коротком отдыхе в горах.

И лежит в камнях Афганистана

Тихим горем лихолетья неизвестный прах.

Путь далекий клина журавлей –

Вот ведь почему так неохота

Расставаться с родиной своей

Может стать последним для кого-то

Трудный путь из клина журавлей.

 

Сергей

(Воину – афганцу, человеку большой души, который трагически погиб 15 августа 1997 года, Карпову Сергею Николаевичу)

Вот и встретились с весной,

С несказанной волей.

В дымке сине-голубой

Весь простор над полем.

А над берегом Суры

Вдоль песчаной мели 

Ивняковые шатры

Уж зазеленели.

Скоро память о войне

Вспыхнет, как рябина.

В каждой русской стороне

Видно до Берлина.

И в душе зажжется вновь

Образно и ярко

Горечь огненных годов

И Степаныч Карпов.

Был он честным и крутым,

Но теперь в могиле

Рядом с сыном молодым,

Что в красе и силе.

Сын Степаныча, Сергей, -

Наша честь и рана.

Перенес он сто смертей

На земле Афгана.

Шли жестокие бои

С кручи перевала.

И чужие, и свои

Пали там немало.

С бородами до груди

Окружили «духи».

И комбат, что впереди,

Пал у ног Сергухи.

О, Россия, наша мать,

Слышишь вздох охрипший!

Как ты будешь вспоминать

Сыновей погибших?

Уж, видать, такому быть

От судьбы, наверно –

Жив остался, чтобы жить

Просто и примерно.

Опечаленный войной,

Думой о солдате

Возвратился ты домой

К матушке и тяте.

«Здравствуй, свет мое село,

Все мне здесь любимо».

Сердце вишней рассвело

В домике родимом.

За столом отец и мать,

Братья и сельчане.

Можно с песней погулять –

Раз не пал в Афгане,

Раз Степаныч был с войной

Аж в Манчжурских сопках.

Правдолюбец и герой
При житейских спорах.

Время шло в разбеге дней,

Весело, с гармошкой,

Повенчался наш Сергей

С золотой мордовкой.

И пошли, пошли года,

Горя не имея!

Вся колхозная среда

Рада за Сергея.

От того, что тракторист

В поле ненапрасный.

А душою скромен, чист,

Словно месяц ясный.

Жизнью общества села

Не ущерблен вроде.

Есть квартира и семья,

И почет в народе.

Разве он подумать мог

Про такие вещи,

Что его настигнет рок,

Страшный и зловещий.

Ведь прошел он сто смертей,

Был уж на том свете.

Ну а здесь, в тиши полей,

Проживешь столетье.

Но случилась та беда.
Жизнь твоя, Серега, 

Как от молнии слегла

Белая береза.

Как закатная звезда

Гаснет ночью летней, -

Так погас ты навсегда

Тридцатитрехлетний.

Как же так? Тогда в бою

Не пришлось и вздрогнуть.

А вот здесь, в родном краю,

Довелось погибнуть.

Дело в том, что, как изгиб,

Не петлял овально.

Был бы трусом –  не погиб,

Трус не лезет в крайность.

И лежите вы вдвоем,

Сын с отцом, в могиле.

Батя в возрасте седом,

Ты – в красе и силе.

Горе высохло до дна,

Улеглась стихия.

Только плачет мать одна –

Бабушка Мария.

            1999 г.

 

 

Осенняя картина

Холодное мрачное поле

В струях косого дождя.

Ворона и та поневоле

Не заглянула сюда.

Тальника мокрые кудри.

Озимь под дрожью ветвей.

Ветром пронзенный табунщик,

Возле продрогших коней.

Что их свело с непогодой

Здесь при конце октября?

Корма в конюшне колхозной

Нету пока ни стебля.

Что ж ты, родная деревня,

Не позаботилась в срок,

В это скандальное время

На расхожденье дорог?

С криком в золотую погоду

Все обсуждало вопрос:

Станет ли легче народу,

Если изменят колхоз.

Прошло митинговое время,

В развале страны до частей.

В рынке село и деревня

Продан табун лошадей.

 

 

Осень

Отполыхали зори за рекой,

Засурские заманчивые рани

Развернутой витринной полосой,

Как самой яркой магазинной ткани.

Теперь меня иная новизна

Чарует, к рассудительности просит,

Соломенного блеска желтизна

Украсила березовые косы.

Эх, жизнь моя цветений и невзгод,

В тебе еще живут порывы весен,

Но и ко мне умеренность придет,

И сединою прикоснется осень.

Но знаю наперед, на много лет

Та осень меня вздохом не поранит,

В моей душе пожизненный расцвет –

Засурские заманчивые рани…

                   1995 г.

 

 

От судьбы не убежишь

Дошел до жизненного дна

В родимой стороне,

Хотя и пенсия дана

Здесь государством мне.

И пенсии хватило бы

Для жизни на века!

Но от лихой своей судьбы 

Я уходил в бега.

Зачем мне жить в селе родном,

Где мой простой народ?

Все рассуждают лишь о том,

Что пьющий я и мот.

Уеду за семь тысяч верст,

Где неизвестен я.

Там брошу пить и встану в рост

Без горького зелья.

Продал родимый уголок,

Где у колодца стог,

Откуда с детства видеть мог

Я родины исток.

Ну что ж, карман не одинок,

А с пачками рублей.

Намерен ехать на восток

До красоты морей.

И только тронулся я в путь,

А уж в горячке лба

Не как в пути, как божий суд

Преследует судьба.

Зачем безбожник промотал

Начало всех начал?

Дороже золота всех стран

Родительский причал!

Не избежишь душевных ран,

Раз родину продал.

Пропиты тысячи  на нет

В навязчивой судьбе,

В кармане несколько монет -

Какой я враг себе!

Хотел я мудрость древних лет

Отвергнуть на всю жизнь

Но от судьбы, где тьма и свет,

Никак не убежишь!

 

 

ПЛАТОК

Цвета неба присурского мая

Из копеечной ткани простой

Перед дальней дорогой мне мама

Подарила платок носовой.

- Пригодится, - промолвила тихо.

Проводила за шаткий мосток.

И судьба унесла меня лихо

Из деревни на Дальний Восток

В глушь входили по сопкам и балкам,

Надрывалась мотором пила.

Вся бригада старалась на валке,

Чтобы норма до срока была.

Тяжела на повале работа:

Снег по пояс, тайга, бурелом.

Я лицо от обильного пота

Вытирал материнским платком.

А когда приходилось садиться

У костра, в тишине сосняка,

В голубом озарении ситца

Видел мать за вязаньем чулка.

И казалось не страшным по сути

Мир таежный в безвестной глуши,

И работалось как-то без грусти

От тепла материнской души.

Не хочу в драгоценностях рыться,

В жизни много подарков простых.

Голубой лоскуточек из ситца

Был дороже вещей золотых.

 

 

Полдень

Над лугами, над полем

Чуть колышется зной.

Занимается полдень

В деревеньке степной.

И ушла тетя Тома

Свою Зорьку доить,

Из притихшего дома,

Где вдовою ей жить.

Сыновья разлетелись

По бескрайней Руси.

Мужа в церкви отпели,

И в избе ни души.

До коров, что на стойле,

Средь приречных излук 

Лишь версту и не более

Ей пройти через луг.

Луг зеленый при тропке,

Неба синь на платке,

И подойник, как солнце,

Ярко блещет в руке.

И в хорошем расцвете

Суть на сердце легла,

Будто жизнь в лучшем свете –

Без нехваток и зла.

Позади уже тропка,

Что в низинном краю.

Тетя Тома из стойла

Кличет радость свою.

Все в ней светится зримо

До изгиба рогов:

И пудовое вымя,

И округлость боков.

Не тревожится Зорька,

Не колышется зной.

Начинается дойка

С белоснежной струей.

                                         

Ночь на берегу Суры

Дым.  Вечер без звездного света,

В пойме не видно ни зги.

Из вязовых сучьев и веток

Жгу я костер у реки.

Отброшен топорик, наметка,

Сумка, а в ней пескари:

Не шла покрупнее рыбешка,

Может, пойдет от зари?

           В чащобе ольшаника кроясь,

Буду глядеть в огонек,

Ведь ночью сентябрь, словно пропасть,

Страшен, темен и глубок.

Вот ухнул вдруг филин из мрака

Ночи,  нарушив покой.

Но чувства внезапного страха

Не испытал я душой.

Вмиг вспомнил лишь только сквозь годы

Мудрость отцовских речей:

«Не бойся, сыночек, природы,

Бойся недобрых людей!»

И впрямь благосклонна округа,

Долго горит костерок.

Как рядом присутствие друга,

Греет меня огонек.

 

 

Поречанка

Босиком без косынки

На вечерней заре

Подошла по тропинке

Поречанка к Суре.

В окруженье подлеска,

В белоцветье берез –

Золотится до блеска

Сноп лучистых волос.

А глаза, что озера,

Голубой чистоты.

В них волненье задора

И бездонность мечты.

Платье с просинью ясной

Тихо сбросила с плеч.

В наготе несказанной

Волн приблизился плеск.

Вот она искупалась,

Встала в рост над водой.

А река освещалась

Несказанной красой.

 

 

Присурские озера

Коноплянка, Изерки, Кильзян –

Чудные присурские озера.

С водной глади утренний туман,

Словно облако, плывет до косогора.

Правые – глухие берега

В светлой чаще смешанного леса,

Левые – раздольные луга
С разнотравьем пахнущего лета.

Коноплянка, Изерки, Кильзян –

В красоте лугов и разнолесья.

От душевных непомерных ран

Я лечусь у вашего прибрежья.

Вот качнуло нежные тростники

Ветерка шальное дуновенье,

И не надо мне другой реки –

Здесь моя судьба, мое рожденье!

 

 

Приют

Геннадий Иванович, здравствуй!

Друг юный с далекой поры.

Рад многолетнему братству

С твоей и с моей стороны.

Я очень измучен дорогой

И бедствовал множество дней,

Прошу приютить ненадолго

Под старенькой крышей своей.

Конечно тебе инвалиду

Теперь, как и всем,  нелегко.

И сам ты по сущему виду

Не крепче  жилья своего.

В избенке в четыре оконца

В голландке стреляют дрова

Тепло, как от летнего солнца,

И дремлет моя голова.

После дорожной мороки,

Где жизнь потрепала сполна,

Приятно сидеть без тревоги

Пред жарким свеченьем огня.

Закрыты старательно ставни,

Чтоб не был твой домик продут.

Спасибо, мой друг стародавний,

За теплый житейский приют.

 

 

ПЯТЬ ДОЧЕРЕЙ

В Присурском краю, где лесная окраина,

Где речки, озера с раздольем полей,

Пять дочерей у Степана Богдашкина,

Пять неизвестных, незаметных простых матерей.

Лик матерей словно зоренька ясная

Над зеленеющим лугом весны.

В жизни надежные и не напрасные

В трудной работе отвагой полны.

А в свете какой сыновья и девчоночки

У замечательных, ладных сестер?

Дети как дети, чужой и травиночки

Не заносили пока- что в свой двор.

А рядом, на вольном, на жизненном свете

Руки богатых по локоть в деньгах.

Но денежных боссов Богдашкина дети

Не ниже, а выше в народных глаза.

Чем знамениты? Совесть рассказывай,

Что говорится в наказе отца?

«Век проживи- век не присваивай

Даже  крупицы, людского добра!»

И не богаты, как эта окраина

С грустью озерной, со жнивой полей,

Пять дочерей у Степана Богдашкина,

Пять работящих простых матерей.

Ну, а Степан,

Как же он здравствовал?

Иль болел при родимом селе?

Многие годы честно командовал,

Как полководец, на страдной земле.

Сестры мордовочки, с зоркой  бордовою

Жизнь ваша- правая, а не порок.

И на пути перед новой эпохою

Вас не осудит ни время, ни Бог.

 

 

Работник милиции

Порою мне видятся сны

При лете и зимних метелях

О людях тревожной судьбы

В прямых милицейских шинелях.

В тех людях с открытостью глаз

На службе Владимир Кулясов,

И он отличался не раз

При выполненье приказов

Владимир Андреевич – майор,

Он служит в Порецком отделе.

Его милицейский обзор

Широк и глубок на деле.

Не судит о людях сплеча,

Не ранит овцу или волка.

В нем мысли не гаснет свеча

С законом служебного долга.

 

 

Району Порецкому

Семьдесят пять.

На стыке веков Отчизны

На нем обозначена

Родина-мать

В свете стремительной жизни.

Чем знаменитый мой район

С двадцать седьмого года?

А именитый до подвига он –

Прекрасным лицом народа.

Район мой с Россией прошел в унисон

Бури двадцатого века.

И славен, и горд в ореоле времен

Прежде всего человеком.

Один академик, другой генерал,

А тот – все Поречье простое!

Порецкий наш край Отечеству дал

Немало творцов и героев.

Имя героев – вечность огней,

Созвездие яркого неба.

Пусть славится, славится твой юбилей

С венцом урожайного хлеба!

 

 

Родина

Где живешь, родимое село?

В стороне морозов и теплыни.

Полюшко пшеницею взошло,

И цветут ромашками низины.

Вдоль села – свечение берез

Освещает ленту автострады.

Где бы нам и как бы не жилось,

Родина – тоска и свет отрады.

Ведь она, старушка и вдова,

       Пронести свой крест не заробела,

Хоть совсем от горя голова

На военных верстах поседела.

Путь она без отдыха прошла,

Не нажив ни выгоды, ни ранга,

На веку сто бед пережила

На Руси простая христианка.

Ты живешь, родимое село!

В радости и в горечи кручины.

Полюшко пшеницею взошло,

И цветут ромашками низины.

 

 

Родная сторона

Я смотрю с высоты интереса

На присурский простор дорогой.

Красный яр средь зеленого леса

Величаво стоит над Сурой.

Даль Напольного необъяснима –

За селом всей природы обзор,

Перед ширью лесного массива

Зеленеют луга вдоль озер.

Эх, места да травинки родные!

Что увидеть сегодня я смог –

Это есть уголочек России,

Без которого я одинок.

От раздолья искрящего росного

Вдохновение бьет ключом,

От Порецкого до Напольного

По низине иду пешком.

Местность милая, с красными зорями,

Как прекрасны Присурья черты!

Слева лес шелестит над озерами,

Справа к полю взметнулись холмы.

А низина – раздолье широкое

Серебрится в обилье цветов.

Я забыл в это утро июньское

Ношу горечи трудных годов.

Бродит в травах ласкающий ветер,

Птичьи песни задора полны,

Видно, нету земли в целом свете

Красивее родной стороны.

                      1992 г.

 

 

Рындино

Да здравствуй нам заветное, родное

Ты, Рындино, эрзянское село!

Вокруг тебя не займище лесное,

А полюшко, что хлебушком взошло.

Скромности кирпичной и бревенчатой

 Твоих домов посредственный настрой,

Ведь Рындино с богатством не повенчано

С рождения, со старины седой.

От жребия истории к той Истине

Не сникла, не склонилась голова.

Такие замечательные в Рындине

Простые и душевные мордва!

Тревожно то, что в жизни есть и грешники,

Хотя и носят божество креста,

Но свой народ оставили без техники,

Без нужного количества скота!

Для старости и для юной поросли

Стоит церквушка посреди села,

Где батюшка склоняет бога к помощи,

Чтоб рындинцы смогли поднять дела.

Шагая по истории к той Истине

Не сникнет, не склонится голова.

Люди замечательные в Рындине,

Славны трудолюбием мордва!

 

 

Рябина

У соседского тына

Береза белеет,

У тебя же рябина

За окошком алеет.

И в предзимний месяц

Полыхает рябина,

Словно бусами свесясь

Огневого рубина.

За селом, где низина

 И  предзимние вести,

Журавлиного клина

Прокурлыкали песни.

Без крылатого клина

Закручинились дали.

Знаешь ли, что рябина

Символ грусти-печали?

Может с каждым случиться

С любимой разлука.

И рябина приснится,

Как родная подруга.

 

Осенняя картина

Холодное мрачное поле

В струях косого дождя.

Ворона и та поневоле

Не заглянула сюда.

Тальника мокрые кудри.

Озимь под дрожью ветвей.

Ветром пронзенный табунщик,

Возле продрогших коней.

Что их свело с непогодой

Здесь при конце октября?

Корма в конюшне колхозной

Нету пока ни стебля.

Что ж ты, родная деревня,

Не позаботилась в срок?

В это скандальное время

На расхожденье дорог.

С криком в золотую погоду

Все обсуждали вопрос:

Станет ли легче народу,

Если изменят колхоз.

Прошло митинговое время,

В развале стран до частей.

В рынке село и деревня

Продан табун лошадей.

 

 

Сарка

Летом 1994 года В. Нестеркин пас стадо в Сурском районе Ульяновской области. Когда он предложил свои стихи районной газете «Сурская правда», в редакции усомнились в их принадлежности автору и предложили написать стихотворение о речке Сарка, возле которой он пас стадо. Так родилось стихотворение «Сарка», после чего оно и ряд других стихотворений В. Нестеркина были опубликованы в газете.

Вдалеке от суеты и гвалта,

Шумной городской среды

Встретилась мне вновь речушка Сарка

В глубине Симбирской стороны.

 

Здравствуй, моя песня луговая,

Рад тебе с младенческой поры!

Все спешишь, как ленточка живая,

В берегах нарядных до Суры…

И конца густому разнотравью

Нету вдоль прибрежной крутизны,

Зеленеют над стеклянной гладью

Ивняка округлые шатры.

 

Жизнь сегодня –  не златые горы,

Не святого братства благодать,

Только здесь вот не лютуют споры,

Здесь природа добрая, как мать.

 

Сарка, Сарка – ветлы голубые –

Ленточка симбирской простоты,

Без тебя бы матушке России

Не хватало сил и красоты.  

                               1995 г.

 

 

Сенокос

В селе родимом вечерами,

Когда протяжна тень берез,

Приятно слышится часами

Негромкий стук отбивки кос.

А утром, как займется зорька

В округе алой полосой,

Засвищет острая литовка

В лугах, где плотный травостой.

И лягут вызревшие травы

В покосы с росною зарей

У затуманенной дубравы,

Что так воспринята душой.

Когда намаешься чертовски,

Потом докосишь угол свой!

Ведь, как сказал поэт Твардовский:

- Роса долой, и мы домой.

Дня через два над лугом тихим

Ты смечешь ладно свой стожок,

И станет более родимым

Твой сенокосный уголок.

                  2002 г. 

 

 

Собачка

Народ о билетах хлопочет,

А в зале поближе к теплу –

Свернулась собачка в клубочек

И спит безмятежно в углу.

Видать, в горькой доле сиротской

Хлестал ее ветер и снег,

От стужи свистяще-морозной

Забилась в вокзал на ночлег.

И я, содрогнувшись невольно,

На спящую крошку смотрю,

Она мне напомнила с болью

Бездумную юность мою.

И только раздумья связались

И в памяти встали моей

Вокзалы, вокзалы, вокзалы

От юга до хладных морей.

Зачем сквозь любую стихию

Мотался при всяких ветрах?

Уж больно хотелось Россию

Увидать на разных концах.

Но сердце дошло до остуды,

И бросил скитанье свое,

Мне дали хорошие люди

Работу, зарплату, жилье.

Но кто же вот эту собачку

Возьмет с вокзала домой,

Поставит нехитрую чашку

С нехитрой домашней едой?

И все же решил я задачку,

Подумав о роли собак,

Погладил ладонью собачку

И сунул в свой рюкзак.

Мой поезд летит, а опушка

Мерцает под светом звезды,

Не знает еще моя крошка,

Что ждет ее дом впереди.

 

 

Стихи о детстве

Возможно, мой учитель был хорошим,

Но он меня за милым букварем

Учил читать со словом непогожим,

Стуча по парте крепким кулаком.

 

Во мне жила обидчивая сила,

Из школы убегал я сотни раз,

С ремнем широким, за рукав водила

Родная мать меня в начальный класс.

 

- И пастухи нужны земле колхозной,

Ушел от книг – паси, сынок, свиней,-

Так мать моя с порой моей бесшкольной

Смирилась от бессильности своей.

 

Мечта неслась по травам к небосводу,

Когда я гнал по пастбищу коней,

Хотелось деревенскую природу

Восславить при отлете журавлей.

 

Но сердце мне сказало в полдень хмурый:

«Ведь ты еще для песни не готов!»

Я погрузился в мир литературы,

Бесчисленное множество томов.

 

И с той поры, клокочущей до страсти,

Со мной живут мои Учителя:

Один прославил паспорт молоткастый,

Другой – свои рязанские поля.

 

 

Стихи о женщинах

Незнакомка

В наших сурских местах о красе не мечтай:

Мы и так в лоне дивного края.

К нам приехала как-то в березовый рай

Величавая дама младая.

Днем стояла она на соседском крыльце

Героиней лирической прозы,

Горделивая точность на юном лице,

А осанка – стройнее березы.

И явилась ко мне, как заря с белым днем,

Вся румяная и молодая.

Этот вечер зимы мы с тобой проведем

За стаканом душистого чая.

Вот блестит самовар ярче майского дня,

Вот варенье из царства лесного,

Так присядь же за стол да напротив меня,

Неизвестная дама Крамского.

Ты собой повторяешь картинную суть,

Что художником дивно воспета.

Пусть Господь осенит весь твой жизненный путь -

Дар бесценный этого света.

                        

Уборщица

Сколько служащих, сколько комнат!

Коридора сверкает длина.

В этом здании мне напомнят,

Что уборщица здесь одна.

Ежедневно утром и вечером

Ее руки заботой полны.

Много лет то грустно, то весело

Эта женщина моет полы!

Мыть полы кому-то ведь надо

В городах и конторах села.

Словно веточка хрупкого склада,

Видно жизнь высоко не взошла.

Не ровня кабинетной чиновнице,

Что с прислугой, как леди, в мехах.

Небогатая эта уборщица
                                    В скромной кофточке и сапогах.

На зарплату, что кот наплакал,

Ниву роскоши не пожнет.

Все богатство: дети, собака

И мужик, слава богу, не пьет.

Хоть бы раз ей для чести вручили

Премиальные и цветы.

Ведь достойна награды и песни

За труды золотой чистоты.

Города, деревни и веси

Моют шваброю дочиста.

Пусть последняя в рангах профессий,

Но с уборщицей – вся страна.

                       2007 г.

 

 

Стихи о Порецком

Району Порецкому

Семьдесят пять.

На стыке веков Отчизны

На нем обозначена

Родина-мать

В свете стремительной жизни.

Чем знаменитый мой район

С двадцать седьмого года?

А именитый до подвига он

Прекрасным лицом народа.

Район мой с Россией прошел в унисон

Бури двадцатого века.

И славен, и горд в ореоле времен

Прежде всего человеком.

Один академик, другой – генерал,

А тот – все Поречье простое!

Порецкий наш край Отечеству дал

Немало творцов и героев.

Имя героев – вечность огней,

Созвездие яркого неба.

Пусть славится, славится твой юбилей

С венцом урожайного хлеба!

                    

Изменяется Порецкое

Место, место новорусское –

Не деревня, не село.

Имя-то какое звучное!

Кем оно вознесено?

Построения кирпичные,

Как картинности фасон.

У райцентра есть отличие –

Новорусский район.

Здесь недавно были заросли

И крапивы, и репья.

А теперь хоромы заняли

Глушь былого пустыря.

Восхождение уместное

С ликом города взошло.

На окраине Порецкого

Не деревня, не село.

Сторона видна не лесом,

А жильем, идущим в рост.

Оцинкованным железом

Блещут крыши на сто верст.

Наступление житейское –

Гордость в сельской глубине.

Изменяется Порецкое

На Елховской стороне.

Говорят, что время тяжкое –

Малоденежье кругом.

А, смотри, какое славное

Восхождение хором.

 

 

Стихи о предзимье

Лес предзимьем раздет и голый,

Без наряда деревья стоят.

Потускнели низины и долы,

И озера не радуют взгляд.

В октябре журавлиные клинья

Улетают на юг до весны.

И теперь вот период предзимья

В тихом сумраке тишины.

Не кукует любимая птица,

Лес без пенья остался на нет.

И листва, как ковер, золотится

На земле, излучая свой свет.

Все сгниет, останется имя.

Как прекрасен листьев покров,

Я ведь тоже годами в предзимье,

Лишь в душе муза вспыхнула вновь.

 

 

Страшная драма

О древней кровавой драме, которая произошла в 1930 году в Напольном, мне рассказывали старые жители села, в том числе и Куманейкина Анастасия Ивановна, которая была замужем за сыном Кондратия – Сергеем.

Сказ о Рузанкине Кондратии

О, смутная наша Россия,

От города до села!

Классовая вакханалия

В тридцатые годы шла.

В деревне гремели угрозы:

«Кто не с нами, тот враг».

И с лозунгом гнали в колхозы,

И слышен был сталинский шаг.

В той классовой вакханалии

Рузанкин Кондратий гнил.

В Напольном селе Чувашии

Семью кое-как растил.

Но сущность колхозного строя

Кондратий не признавал.

Он был силового покроя –

Подковы гнул и ломал.

Когда приседал он под лошадь

И разом ее поднимал,

Ревела сельская площадь –

Гордо народ ликовал.

Жил без разбойного свиста,

Скромно, не бражничал зря.

Боялись его активисты,

Как сущего богатыря.

И верх сельсоветской рати

Крестил его «бога и мать»:

«Не гоже, не гоже, Кондратий,

Колхозы не признавать».

Любили его до драки,

Народ защищал всерьез:

«Раз не идет Кондратий,

И мы не пойдем в колхоз».

И власти судили, рядили:

Как же его обуздать?!

Тогда лихоимством решили

Кондрата с дороги убрать.

Напольное раньше делилось

На три деревни в конец.

Напольное, значит, считалось,

Низовка и Студенец.

И в них участились пропажи:

Украдено много овец.

Чернее обугленной сажи

Мужицкая злоба сердец.

И вот уж к Кондратию с криком

Решили на обыск идти:

В подворье его крестьянском

Овчинные шкуры нашли.

Конечно, их подложили

Тайным ночным путем.

Дела и страшнее были,

Твердя о коварстве своем.

Но шкуры – прямая улика

Причастности к воровству.

И раз активистская клика

Решила Кондрата судьбу.

Там шла не святая обедня,

Сговор стихийности смут,

И кто-то предложил немедля

Жестокий начать самосуд.

Безвинный Кондратий в то время

Сидел у пожарной избы.

Не ведал, что быдлое племя

Готовит ему рок судьбы.

А знал бы хотя бы намедни,

То смял бы тогда беспредел:

Согласно народной легенде

Кондратий два сердца имел.

И слыл он в своем крестьянстве

Огромнейшим силачом

И мог при людском нахальстве

Толпу свалить кулаком.

Но силу стреножат не птахи –

Сила решает борьбу.

Вспомним, как грозные ляхи

Взяли Тараса Бульбу.

Так и Кондратия смяли

Десятка два крепышей

И шкуру овчины связали

На голову крепью плетей.

О, грешная жизнь человека,

Как мало дано ей добра!

И в жизни от века до века

Так много коварств и зла.

За Родину пасть престижно

В сраженье войны, а тут

До боли обидно и стыдно

Идти на людской самосуд.

Тем часом Кондрата казнили

Дубинками по голове,

Тем часом Кондрата забили

До крови на страх мордве.

Орала мужицкая клика:

«Смотрите: вора ведем!»

И женщины скорбные лица

От слез вытирали платком.

Сгущались жестокие тучи.

Пьяна сельсоветская рать:

«Научим, Кондратий, научим

Колхозы тебя признавать».

Кондратия били и били.

Но мера убийства не вся –

Линчу нужны еще были

Кондратия сыновья.

Виктор сбежал тогда в поле,

Соседями спрятан Сергей.

И вдруг по звериной воле

Потребовал Дурь коней.

Конь представлен немедля.

И сразу Олюшин Петр –

В поле скакал, как к травле,

На поиски, на осмотр.

Верхом Олюшин заметил

Бегущую точку вмиг.

Коня, словно птицу, наметил

И сына Кондрата настиг.

Олюшина пьяная сила

Краснела, как волчиц рассвет,

И Виктору, Виктору было

В тот день восемнадцать лет.

Виктор врагу бы не сдался –

Сила взяла бы верх.

Но умный убийца не мялся

И был, говорят, не из тех.

Закинул метко и ловко

Аркан, как монгольский пыл,

Петля сдавила горло,

И Виктор лишился сил.

Олюшин Кондратия сына

Верхом в самосуд приволок.

Неужто убийства причину

Не смог отвести даже Бог?

В селе их не доказнили,

В озерную глушь повезли.

Живыми отца и сына

Зарыли в толщу земли.

Но в погребенье случилось

Чудо на тысячу верст –

Земля над могилой вдыбилась.

И встал Кондратий в рост.

И Петр Олюшин отпрянул,

За ним и Дурь – в поворот.

В них страх, словно гром, грянул:

«Убьет нас Кондратий, убьет».

Но руки-то связаны были

Кондратию за спиной.

И тут же его добили,

И вечный ему покой.

Неистствовали в этой драме

Сильнее стихийных бурь,

Не ведая грешного срама,

Два брата – Олюшин и Дурь.

Об этой истории часто

Вещает нам с болью живой

Мордовка бабушка Настя,

Что стала давно уж вдовой.

Настя  сыну Кондрата

В прошлом невеста, жена,

И до седого заката

Помнит Сергея она.

Кондратий – память народа,

Виктора помнит село.

На семьдесят три года

Время с драмы сошло.

О, смутная наша Россия,

От города до села!

Сошла ли вакханалия

В нашу эпоху с тебя?

2003 г.

 

 

Сура

Плыл я с отдыха до Порецкого

Раз на лодочке по Суре.

От пейзажа мне несравненного

Стало радужно, как заре.

Оба берега с жизнью майскою,

С лесом смешанным зелены.

Ширина реки блещет краскою

В свете солнечной новизны.

Лодка близится к дивной местности,

Где велик, могуч Красный Яр.

Он стеной стоит древней крепости,

А стена красна, словно жар.

Путь недолог мой до обители.

Уж причалился, вот гора.

Вон на куполе крест Спасителя -

Символ святости и добра.

Пушкин в давности был проездом здесь.

Тройка борзая чьих кровей?

Знать осматривал под шатром небес

Место жительства лобачей.

А река, как встарь, все зеркалится

И туманится под горой.

Ах, Сура, Сура-раскрасавица,

Жизнью кажешься и судьбой.

Раньше славились твои стерляди,

А теперь, Сура, век иной.

Обеднела ты в хмельном времени,

Но не сможет зло стать рекой.

Верст семьсот в красе, в славе-истине,

В Волге-матушке плоть твоя.

Не хватило бы моей родине

Красоты и сил без тебя.

 

 

Торговка самогоном

Ну, как тебя назвать хорошим словом

Как человека чести и добра,

Известная торговка самогоном,

В своем селе творительница зла?

У пьющих мужиков без сожаленья

В обмен на самогон берешь зерно

И добрый хлеб, как вор, в ночное время

Ты превращаешь в горькое зельё.

И сбыт пойдет по-лисьему, елейно,

Цену бутылки вздымешь в облака.

Но пьяному, ведь, море по колено,

Лишь трезвому и лужа глубока.

Безбожница! видать и на том свете

Ты будешь гнать проклятое зельё.

Авось, в аду окажешься - в ответе

За подлое деяние свое.

О, жизнь моя! Была ты на закате

Зловонный яд сжигал меня дотла.

О, сколько судеб от тебя в растрате,

Известная творительница зла!

 

 

Цыгане

У кого нет родины, столицы,

В мире, на земле средь разных стран?

Лишь у путешествующей птицы,

У красивой нации цыган.

Мастера гипноза и нахальства,

Только вам близка обмана мысль,

Не храня идеи государства

По земному шару разошлись.

Ваша школа  – ловкое гаданье

Вам в стране ладони подают,

А детишки – вне образованья

Неучами темными растут!

Если бы стремились вы к наукам,

Свет ученья чтобы обрести,

Знания бы были вам порука,

Чтоб оседлость в статус возвести!

Видимо, история от бога

Бросила вам жребий для судьбы:

У цыгана – вечная дорога,

У других же – вечные труды!

 

 

Шофёру современности

Вся покалечена

И искорёжена

Немая свидетельница

На колесах

Жертва твоя 

Давно похоронена,

Разбитая роком

В пух, да и в прах.

Страшно смотреть на шоссе

С чёрным цветом, где

Свищут обгоны

Летящей стрелой.

Куда ты несёшься

Безмолвной кометой

Шофёр современности,

Смертник лихой.

Что тебя ждёт

На пункте прибытия?

Жизнь золотая

С цветущей судьбой?

Чем тише ты едешь

Тем дальше и будешь!

Зачем попираешь

Сей принцип святой?

 

 

Я помню все

К тому раздолью сердце не остыло,

Я помню все: как дивно после гроз

Подсолнечное поле золотилось

В жемчужном обрамлении берез,

Как сотни солнц в июльский день блистали

Подсолнухов тяжелые круги.

Небес виднелись голубые дали

Синела ситцем гладь речной дуги

Я в Прииртышье пас коровье стадо

В дни знойные, в дожди и по росе…

От той поры есть лишь одна отрада –

Воспоминанье о земной красе.

 

 

Мать и Есенин

Как-то раз в воскресенье

За столом моя мать

О Сергее Есенине

Стала книгу листать.

В свое время о грамоте

Не могла и мечтать:

На помещичьей пахоте

Жизнь пришлось начинать.

Только жницей при здравии

Суждено было стать.

Лишь одни фотографии

В книге может понять.

И глядя на Есенина,

Чтобы образ сберечь,

И искринкой веселия

Вдруг зажглась ее речь:

«Братец солнышка вешнего,

Страх, какой молодой!

Словно ангел Всевышнего,

Чист и ясен собой.

Его песни по радио

Как-то пели, любя,

Сердце насквозь поранилось,

И расплакалась я.

Описать мое прошлое

Удалось бы ему,

Если сердце хорошее,

То и стих по нему».

Как ученая видная,

Так сумела сказать.

Вот тебе и некнижная

Моя старая мать.